Егоров Константин Сергеевич, адвокат адвокатской конторы №34 НОКА
Опубликовано "Нижегородский адвокат" №03-2014
Судебный зал студенты четвертого курса заполнили до краев. В стенах суда они оказались впервые. По этому случаю пришли даже закоренелые лодыри. Как – никак развлечение. Теперь все напряженно оглядывались по сторонам, ожидая судебного действия.
За решеткой из грубой арматуры, безучастно опустив голову, сидел человечек. Он обеими руками обхватил край барьера, словно опасаясь, что его утащит неведомая сила.
По неизвестной нам причине человечек не последовал моде последних лет и не стал требовать особого порядка разбирательства. Это было немногое, что от него зависело в этой жизни. Он уже смирился и был готов ближайшие годы грызть казенный хлебушек. Жил он одним днем и сегодняшний день был для него безнадежно потерян. В следственной тюрьме подняли ни свет, ни заря, не накормили, на ужин рассчитывать не приходилось.
Человечка стерегли два полицейских. Их лица лоснились на бледном свету и ровным образом ничего не отражали. Как не отражаются по преданию в зеркале вурдалаки.
Рядом с решеткой за пыльным столом обозначился адвокат, сливаясь с грязно-серым фоном стены. Он суетливо и беспрестанно перебирал лежащие перед ним бумаги, ровняя их в пачку, будто это было его главной заботой. Со стороны он напоминал курицу, разгребающую мусор на заднем дворе, сосредоточенно отыскивающую только одной ей ведомое зерно. Цыплячья шея защитника торчала из потертого ворота неопределенного цвета рубахи, на шее болтался еще более неопределенного цвета галстук. Глядя на эту безрадостную картину, трудно было сказать, кого больше нужно жалеть, бедолагу – жулика или цыпленка – защитника.
Тем временем колесо правосудия беспрепятственно катилось проторенной дорожкой. Председательствующий ловко регулировал движение, на ходу гася попытки защитника «воспрепятствовать объективному разбирательству».
В пору своей молодости судья трудился токарем на большом секретном заводе. Тогда это называлось - ковать щит родины. Там он часами точил на станке нехитрые болванки. Его пролетарская непритязательность была замечена. Партии были нужны коммунисты из рабочих. Партийная жизнь несколько разнообразила рутину завода. Вновь испеченный коммунист-ленинец привычно ходил на партсобрания, подписывал обязательства о перевыполнении плана и экономии электроэнергии. Хотя последнего он по правде не понимал. Как это можно проверить, если на станке нет электросчетчика. Но задавать лишних вопросов было не принято. «Экономика должна быть экономной» – громадный кумачовый лозунг с этой нетленной фразой висел на проходной, рядом с изображением качка – пролетария в рабочем комбинезоне. Таких качков и комбинезонов он сроду не видел, по крайней мере, у себя на заводе. Заводские помещения наполняли люди с испитыми, напрочь прокуренными физиономиями, кожа на лицах была бледная от многочасового нахождения в нездоровой обстановке цеха. Не добавляла здоровья и заводская столовая с дурной едой для невзыскательного желудка, но по льготным талонам. А плакатные комбинезоны, по представлению художника, непременный атрибут рабочего человека! У них на заводе все рабочие носили исключительно темно-синие халаты. У мастеров они были чище, а у станочников от брызг эмульсии и следов смазки одежда превращалась в нечто непотребное.
Далее в биографии судьи был заочный институт с разбитыми аудиториями и столами, исписанными похабными словами. Будто это был и вовсе не светоч просвещения, а вокзальный туалет.
В памяти о тех годах у него остался только брызгающей слюной преподаватель – бывший гэбешник, кричавший испуганным студентам: «бить вас будут как шведов под Полтавой!».
И другая его фраза навечно врезалась в память, как вырезанные в граните имена славных отцов-защитников родины: «еще чернила на бумаге не просохнут, а ты уже станешь подозреваемым». Да, теперь другие времена, чернила и ручка с пером безвозвратно канули в Лету, а вот фраза все же осталась.
В голове председательствующего давно созрели контуры болванки приговора, подобно той, которую он точил на заводе. Осталось лишь перенести их на бумагу. Тут судья невольно вздохнул: предстояло много писанины. Наверху этого требовали. Не дай Бог, дамы из областного суда к чему-нибудь прицепятся. У него по этому поводу уже были неприятности, и перспектива быть отчитанным как мальчишка его вовсе не радовала.
- Ну, что, будем заканчивать? Все допрошены, документы исследованы.
Судья повернулся в сторону обвинителя – дебелой дамы в синем прокурорском мундире. Прокурорская голова с готовностью закивала. Но тут с противоположной стороны послышалось легкое шелестение. Это адвокат опасливо тянул лапку в сторону судейского места, будто ребенок за лакомством, боясь получить оплеуху. Вкрадчивый голос.
– Ваша честь, огласите лист дела номер тридцать.
Делать нечего, председательствующий привычно залистал бумагами.
– Итак, лист тридцать! Ну, что, здесь протокол выемки!
Судья не понимал, что интересного в этой безликой бумаге. Он вопросительно глянул на защитника. Того будто подбросило невидимой пружиной. Лицо защитника торжествовало, голос зазвенел.
– Как протокол выемки!? Я знакомился с делом у следователя, у меня все сфотографировано. Там должно быть постановление об отказе в возбуждении дела!
Прокурорша и председательствующий напряглись. Втроем, к ним примкнул адвокат, они долго водили носами над злополучным листком бумаги, будто пытаясь, что-то унюхать. Пауза затягивалась. Наконец прокурорша промолвила:
– Давайте дело вернем прокурору.
Студенческая молодежь, несколько разочарованная, потянулась к выходу. Ожидаемой развязки не случилось. На ходу обсуждая заседание, молодежь безоговорочно отдала пальму первенства прокурорше. Та была представительного вида и с напором налегала на свидетелей. В ее хватке было что-то от бойцовской собаки. Народ не любит слабой власти.
Адвокат же впечатления совершенно не произвел. Косноязычный, в истрепанном пиджаке, он был явно не из первых.
В суд дело больше не вернулось.