Сор из избы

 

(Рассказ)

 

В каждом городе есть своя Придача, чтоб ей…, кому дача, а кому и раздача. Может, станция при городе, может, поселок. Есть она и у нас в Воронеже. На левом берегу реки. Что же случилось на ней полгода назад? Подожди, расскажу. А теперь, когда не по-апрельски злющий холод катил по нашему городу, охлаждал стены и так леденящего следственного изолятора, в одной из камер куковал Колобок, бывший хозяин этой станции.

Ох, и не повезло же ему. А ведь бывало он выйдет из дежурки, станет на ступеньках (летом в рубашке на припеке, зимой в зипуне), оглянет округу: в одну сторону взгляд бросит, в другую, а там железнодорожных путей немерено, сколько поездов на них замирает, и особенно когда лето и курортники едут на юг. Глядишь, сойдет бедолага, оценит его Колобок: «Мой аль не мой?», мой – значит, его можно малость пощипать. А для него, деревенского парня, такое занятие слаще, чем землю пахать или картоху окучивать. Кто «мой», тому уж встречи с Колобком не миновать. А когда еще поезда с юга на север с челноками, людьми денежными, тогда радости Колобку – через край.

Особенно урожайным бывал последний месяц лета. Таким же, обещающим показался и августовский денек, когда к арке перехода над путями приполз и, изойдя дрожью, замер поезд «Санкт-Петербург-Адлер». Колобок орлиным взором смотрел на перрон, на который слезли несколько парочек, молодка с ребенком, которую подхватил на руки летчик, две старушки – два божьих одуванчика в соломенных шляпках, которые сразу надели темные очки. Все они не привлекли внимания Колобка. Когда же из последнего вагона стала выбираться веселая компания, милиционер словно ожил.

– Клев пошел! – крикнул он в дежурку своему напарнику лейтенанту.

И не спеша, вперевалочку, словно перекатываясь по путям, свернул в конец состава. А компания, смеясь, собиралась на островке платформы. Вот кто-то из компании заметил приближение человека в милицейской форме, и по приезжим словно пробежал озноб. Но деваться было некуда. На выходе станции стоял кирпичный дом-упырь с вывеской над окнами первого этажа «Милиция»: его не обойдешь, не минуешь и милиционера.

Да тут еще поезд тронулся: не впрыгнешь и не уедешь. Приезжие встрепенулись, со своими шмотками пошли навстречу.

«Каков же на этот раз будет улов?» – смаковал Колобок. Его мозг работал, как ротор: «Работяги, – оценил затрапезный вид мужиков в рубахах, в ветровках, кто в джинсах, кто в брюках. – Сколько с них выгорит? Штука, аль две? Или, может, все пять. По штуке с носа».

Приезжие ничего доброго от милиционера не ожидали. Нет чтобы им броситься врассыпную, а там еще неизвестно, побежит ли за ними этот толстячок-сержант. А если и побежит, то догонит ли. Да и всех не переловишь. Они даже как-то сжались в кучку, словно давая понять: нас просто так не взять. Видя, как менжуются «работяги», сержант склонил голову перед ними:

– Каким ветром сюда, робяты?

– Мы местные, из Калача, – сказал тот, что был постарше и попроще одет.

– Энто еще неизвестно, местные аль не местные, – нахмурился Колобок.

– Нет, правда, скажи им, Шуля! – в разговор встрял самый молодой в джинсовой куртке. Он полез в карман и протянул корочки:

– Вот, смотрите… Хре-ща-то-е…

– Дай-ка сюды, – сержант выдернул из рук парня документ. Не листая, провернулся к Шуле:

– А твой мандат?

– Я тоже… – достал из брюк и зыркнул на парня: – Ну, Чистюля!

– Че, Чистюля, Чистюля! Ксиву им покажи и пойдем, – взъелся тот.

– Нет, ты явно залетная курица, огрызаешься! – замахал и вторым паспортом сержант.

– Почему это залетная к-курица?

– А щас любую бумажку подделать можа.

Приезжие недоуменно переглянулись.

Не прошло и минуты, как все пятеро уже гуськом шли за Колобком, который, как обходчик флажком, размахивал пачкой серых, коричневых, синих корочек. И за всем этим с порожков отделения уже наблюдал высоченный, как оглобля, лейтенант. День для них начался хорошо.

– А что нас? – спросил Чистюля.

– Проверка… Можа, тебя чечена какой прислал виадук взорвать… Вона, вишь? – показал на металлические опоры, на которых крепился мост.

– Боже упаси!

– Отколь едете? – спросил сержант.

– Из Питера…. – ответил Чистюля.

Шуля и остальные шли молча, стараясь в разговор не вступать.

– А че там классного? – интересовался Колобок.

– Ездили робить… В деревне делать нечего… Колхоз растащили…

– В моей деревне то ж…

– Командир! Отпусти, документы у нас в порядке, – попросил Шуля.

– А энто еще неизвестно. Щас по кампьютеру пробьем. Вдруг ты и ты, – показал, как ткнул пальцем, – в розыске…

– Эн-то еще не хватало…

Колобок шел. Приезжие, как грузчики, тянулись следом с его вещами, что можно было подумать, что с поездом прибыл сержант. Подошли к широко распахнувшему двери кирпичному зданию: по бокам от дверей огромными квадратами блестели окна с решетками из тонкого прута.

– Ну, думайте, – ни с того ни сего сказал сержант.

Вытащил из кармана ключ с длинным носиком, повернул в решетке, она открылась, и скрылся в коридоре, захлопнув решетку за собой.

– Что думайте? – приезжие переглянулись.

– Сейчас проверит паспорта и отпустит, – сказал Чистюля. – А чего, я ни в чем не замешан, бояться нечего.

– Эх, зря я отдал паспорт, – сказал Шуля. – Так бы сейчас…

– Это уж точно…– с выдохом вылетело из остальных.

Они опустили вещи на землю. Закурили. Встреча с милиционером ничего доброго не предвещала. А Чистюля хорохорился, достал сотовый:

– Петруха, ты уже едешь? Да, тут малость с милицией… Да нет, мы не бухали в поезде… Разве что по грамульке, но это не в счет.. Подъезжай, я жду, – отключил телефон. Спрятал.

«Долго же тебе ждать придется», – подумал Шуля и сказал:

– Мужики! Это все не к добру. Они от нас так просто не отстанут. Надо платить.

– А за что платить? – словно проснулся такой же молодой, как и Чистюля, Озерок. Его, как и всех, ждали в деревне совсем обнищавшие родные.

– А что, ни разу не платил ни за что? – посмотрел на него как баран на новые ворота Шуля.

– Не платил… – протянул Озерок. Все заржали.

– Правильно, Озерок, не фига им дармовые, – поддержал парня Чистюля. – Мы горбатились в Питере, бабки заколачивали, а этим вынь да положь. Вот ему! – сказал и показал дулю в сторону двери, в которой в этот момент вырос Колобок.

– Ну, командир, все нормально? – спросил Шуля.

– Не-а, не все, – протянул Колобок. – Дежурный сказал: «Оформляем всех за появление…»

– Как, за появление?! – вскричали чуть не хором.

– Не знаю, не знаю, – сказал сержант. – Он в окно зыркнул на вас. А хари у вас, как после драбадана… Одежа помятая… Бухарики!

– Но это после, – засмеялся Шуля.

– А по мне хоть как, що апосля, что до. Ну? – оглядел столпившихся. – Никак. Ну, тады думайте!

Сказал и захлопнул решетку за собой. Он знал, что и не такие быстро созревали.

– Слушайте, мужики, они с нас не слезут, – сказал Шуля. – Паспорта не отдадут…

– Но это незаконно! – прорвалось у Чистюли.

– Это знаете, как называется! – ему вторил Озерок.

– Слушайте, зелень полосатая, – Шуля стал рыться в накладном кармане чемодана, – как хотите, а я… Штуку отдать – много. Пятьсот? – Шуля нащупал кошелек. – Так мне лучше будет… А то наглотаешься здесь…

Сельчане не заметили, как уже взошло в зенит солнце и покатилось на запад, как пришло и ушло несколько поездов, после которых кого-то проводил мимо Колобок, но те почему-то быстро выходили.

После недолгих пререканий согласились отдать по пятьсот рублей все, кроме Озерка и Чистюли.

– Они с нас и копейки не получат! – стояли на своём молодые.

– Как хотите, а я пошел, – Шуля к своим пятистам добавил протянутую тысячную за двоих и поднялся к решетке.

Застучал:

– Командир, я подумал…

– Хорошо подумал? – тут как тут появился Колобок.

Поглядел на то, что держал в кулаке Шуля, и впустил.

– По пятьсот за человека сойдет? – спросил Шуля.

– Таксу знаешь…

Шуля прошел за сержантом в комнатенку, где за компьютером играл в карты лейтенант. На столе рядом лежали бумаги и пачка документов. С сейфа его утиное лицо обдувал вентилятор.

– Я за всех отвечать не могу. Вот собрал за троих… – сказал Шуля.

На что худощавый сыграл ногами, как мячом, въехал спиной в кресло и резко выдвинул ящик стола.

– Здесь за троих… – Шуля опустил деньги в ящик, где в беспорядке валялись бумажные купюры.

– За кого? – спросил сержант.

Шуля назвал фамилии.

Сержант взял стопку документов, порылся в ней, отобрал три корочки:

– На… И больше не пей…

– Никогда в жизни! – отрапортовал Шуля. И быстрее на улицу. – Шуля-Мишуля! – обрадовались мужички. Им уж надоело париться на припеке.

Шуля раздал паспорта:

– Братцы, линяем… А вы, вы… Час ждем вас на стоянке…

– Петруха должен был уже приехать, – поглядел на циферки в окошечке сотового Чистюля.

– Теперя ты и ты, – выглянул сержант и согнутым пальцем показал на Озерка и на Чистюлю. Те зашли в тень холла, решетка защелкнулась за ними, отрезая путь назад.

– Жди здеся, – сказал сержант Чистюле. И толкнул Озерка в глубину коридора.

Озерок оказался в комнате, где лейтенант уже что-то писал в разлинованном листе с жирной надписью сверху «Протокол». Не поднимая головы, лейтенант спросил:

– Решил кочевряжиться… Ну что ж… Своя рука владыка… Молодость она все против шерсти… Фамилия?..

– Озеров…

Лейтенант взял коричневые корочки, раскрыл и с них списал в «протокол» имя, отчество, прописку, а потом спросил:

– Сколько сегодня выпил?

– Я не пил.

– Это ты другому вешать будешь.

Колобок достал из кармана связку ключей и, перебирая их, позвенел ей:

– Это от обезьяннику… Это клоповнику… Это карцеру…

– А что это такое? – спросил Озерок.

– А там, хде вши и голодрыга. Как на Северном полюсе. Клопы. И с потолка кап-кап-кап, – заржал Колобок.

– А чего мне там делать… Меня должны отпустить…

– Муха! – над ухом Озерка лейтенант так хлопнул в ладоши, что Озерок на какую-то минуту оглох. Когда он пришел в себя, Колобок налег сзади и дыхнул затхлым запахом нечищенных зубов:

– К опущенным?

– Нет, не надо… – вырвалось из Озерка.

– Хе-хе…

Колобок отлег:

– Руки вверх!

Ощупал карманы:

– Вытащь….

Озерок достал сверточек, где стопочкой были уложены его трудовые деньги, которые ждала дома родня.

– Эге, аж восемь тыщ! – загорелись глаза у Колобка. – Давай его еще по мелкому!

– Как это по мелкому? – завертелись глаза у Озерка.

– Это за ругань матом… Да, ладно, – лейтенант заполнил протокол и протянул ручку:

– Расписывайся!

– Я не буду расписываться…

– Мое терпение лопнуло, – лейтенант отклонился от протокола и в следующие мгновение Озерок летел к стене. Колобок схватил его за шиворот, подтащил к столу:

– Распишись, киса, – прошипел. Озерок, еще не понимая, что с ним происходит, взял ручку.

– С тебя штука.

– А почему? Со всех по пятьсот.

– Это тебе урок, щобы не выделывалси…

– Я не выделывался…

Озерок, сжимая в кулаке оставшиеся деньги, проскочил по коридору мимо Чистюли и, озираясь, выскочил на улицу. Он еще не верил, закончилось ли все или за этим последует продолжение.

– Давай! – сержант толкнул в дежурку Чистюлю. Чистюля зашел в комнату, поставил сумку.

– За что меня задержали? – спросил.

– За распитие, – ответил лейтенант, не моргнув глазом.

– Но я не распивал.

–Гы-Гы… – лейтенант достал чистый бланк протокола. – Выложи все из карманов. Чистюля нехотя выложил сотовый, три сторублевые купюры.

– Это все? – удивленно посмотрел лейтенант.

– Все, – ответил Чистюля, подумав: «Как бы не нашли остальные». Он еще в Питере зашил в джинсы деньги.

Колобок обстукал его, полез по карманам: «Нема…».

– Идиот! Не надо было сразу тех отпускать, – выговорил лейтенант Колобку. – Могли бы и больше…

– Ты сам лоханулся, – огрызнулся сержант.

– Что в сумке? – резко спросил лейтенант.

– Шмотки…

– Наркотики… – сказал, как отрезал лейтенант.

– А можа ты наркокурьер… – изрек Колобок. – Откупоривай!

Чистюля попробовал развязать ручки у сумки, но безуспешно: их накрепко сцепил узел.

– Давай, – оттолкнул его сержант. Покряхтел, покряхтел, потом вытащил из кармана ножик и отрезал ручки.

– Выкладывай! – рявкнул лейтенант. Колобок, не дожидаясь, пока это сделает Чистюля, перевернул сумку и вывалил содержимое на пол. В угол комнаты покатилась кружка, звякнула электробритва, в куче белья закраснела рубашка и грязные спортивные штаны.

– Фу! – Колобок порылся в вещах. – Нема…

В этот момент застучали в решетку.

– Кого там черт носит? – сержант пошел к выходу. На порожках стоял кучерявый паренек в измазанном мазутом костюме.

– Что тебе, замарашка? – спросил сержант.

– Чистюли у вас нету?

– Какого аще Чистюли?

– Ну, питерским поездом…

– А ты хто ему?

– Петруха… Друг… За ними приехал…

– Що-то твой кореш дюже борзый.

– А что?

– Первый раз у нас. Не знает, что мы можа с ним сделать.

– … А что мне сделать? – чуть потерял голос Петруха.

– Заплатить штраф. Полтыщи рупей.

– Пусть сам платит.

– У него только триста…

– Но я, но я, – помялся, полез в замасленные шаровары и протянул две сторублевки. – Заплачу. На…

Как только к трем сотням на стол легли еще две сотни, они с махом руки лейтенанта спорхнули в ящик. Раздалось:

– Проваливай!

Чистюля стремительно свалил все в сумку и подался к выходу.

Колобок проводил парня взглядом до стоянки, дождался, пока он сел в «газель», в которой виднелись знакомые лица работяг. Когда та вывернула из тени, повернулся к лейтенанту:

– Следующий якой?

– Владикавказский, – ответил лейтенант, снова включив компьютер.

– Паленая водочка – копейка стакан! – запел Колобок, почесывая брюхо.

Первая половина дня предвещала хороший навар и к вечеру, а впереди еще была целая ночь. Вот когда Колобок с лейтенантом развернутся!.. Но ни с того ни сего приехал их начальник, которого подняли, как по тревоге. Перед ним вышагивала бабуля в сарафане и в платочке, которая с порога стала кричать:

– Они ограбили! Они отрезали ручки сумки! Я этого так не оставлю! Я инвалид! Я узник фашистских лагерей! Я дойду до Москвы!

– Кто ограбил? Кто отрезал? – Колобок и лейтенант не могли ничего понять. Ведь сельчане должны были доехать уже до Калача. Откуда могла взяться эта доходяга.

Но когда их в бога и в мать стал разносить их шеф, они смекнули: сельчане перед отъездом заехали к этой «стерве» и все выложили.

– Вы хто им будете? – спросил Колобок.

– А что, не видно? – замахала та руками. – Моего внучка. Ему сумку порезали! Варвары!

Шеф, ну его в баню, убедил Колобка и лейтенанта от греха подальше отдать деньги. И они послушались, отдали, не сомневаясь, что все сойдет им с рук. Бабуля, забирая деньги да еще пятьсот рублей за порезанную сумку, клятвенно обещала никуда больше не ходить. И шеф вздохнул спокойно: ему тоже перепадало от подчиненных, и было невыгодно выносить сор из избы.

Но сор из избы вынесли. Кто? Все та же инвалидка! Ей, узнице фашистских лагерей, померещилось, что она тоже, как и Колобок, хоть и в конце жизни, но попала на золотую жилу, и она стала тянуть с милиционеров. Но тут уж уперлись стражи порядка.

– Хамка! – такими словами прогнали ее после десятого визита. И она пошла по инстанциям. И закрутилось колесо. И потащили Колобка с лейтенантом к следаку. И заполучили они по пятерику в колонии строгого режима. Теперь Колобок «парился» в холодной камере, ожидая этапа на Урал, в соседней камере хныкал лейтенант. По ночам они перестукивались: как им отомстить бабке, которая отдала работягам только половину возвращенных ими денег, остальные прибрала к рукам. А узница фашистских лагерей на суде рвала и метала:

– Я требую с них миллион морального вреда!

– Какого вреда? – сгорбился судья.

– Моим ребяткам из Хрещатого…

– Но ребятки ничего не хотят…

Те не ожидали такого оборота, что милиционеров посадят, и вусмерть перепугались, ожидая наезда друзей сержанта и лейтенанта.

– Я претерпела от фашистов! Девочкой в открытом поле за колючей проволокой… Вот, боженька свидетель! – крестилась, падала на колени и била поклоны. – Я претерпела от начальника-вора. Он заставлял меня вкалывать по ночам… Но суд не внял ее мольбам. Пролетела узница– инвалидка.

А Чистюля с той поры толк в жизни понял и теперь устраивался на станцию милиционером. Шефу на Придаче он приглянулся: учить ремеслу не надо, сам все прошел. И на всякие уловки теток не попадется. Работать будет чище, чем Колобок. Что Озерок? Он долго себе места не находил, все что-то доказывал, а потом смолк и зачастил к богомольному затворнику-старичку. А сельчане из села Хрещатого теперь ездили на заработки на чем угодно, только не на поезде. И тем более не через Придачу.